Педагогика

Наблюдения над звучащей речью позволяют нам установить в составе нормы тона наличие внутренних мелких, но характерных отклонении от нормального выражения силы и темпа. Ниже мы подробно остановимся на изучении элементов интонационной выразительности, на их зависимости от тех или иных проявлений мысли и чувства. Сейчас мы касаемся этого вопроса в порядке общего осведомления о тоне и его характерных деталях.

Интересно отметить, что все музыкальные термины (а они в определённой мере, в отношении внутренней оправданности их, применяются и в оценке устной речи)—динамического характера: они построены на учёте веса, силы, времени. В речи устной, тяготеющей к культуре и мастерству тона, нужно также владеть слуховыми и техническими ощущениями, рождаемыми формами и степенями динамического напряжения, игрою их, быстротою и медленностью, лёгкостью и тяжестью, силою и слабостью . Только ощущая это, можно и передать динамические нюансы речи.

Надо убедиться, познать, что, казалось бы, беспричинные чередования тональных элементов, по существу, — сложно-подчинённый строй устной речи. Может случиться, что в зависимости от своеобразия внутренней жизни говорящего отдельные элементы звуковой (тональной) выразительности контрастно выявятся, властно вырвутся из нормы звучания. Такие отклонения всегда усиливают выразительность речи и хорошо передают её внутренние основы.
 

Наиболее интересны стремления тона к подчёркнутым выражениям усилия или, наоборот, ослабления. Это приводит к речевому форто или пиано. Говорящему важно при раскрытии этих терминов остановиться на внутренних качествах их. Музыковеды нам скажут, что термин «пиано» означает не только и не столько тихо, слабо (здесь степень интенсивности звука нам ещё ничего не говорит), но и обязательно покойно, ясно: в тоне «пиано» нет ничего туманного и туманящего, здесь всё задумчиво-светло, всё отказ от аффектации.

Раскрывая термин «форто», устанавливаем, что здесь решающее значение имеют не громкость или сила звучания, а внутреннее движение, энергия, экспрессия, взбудораженнюсть, приподнятость. Эти указания обогатят нас в оценке речи, в установлении причин её звучания . Надо стремиться к такой звучащей речи, к такому интонационному уменью, когда речевая «светотень» станет органической, понятной в учёте нашего внутреннего состояния. Пушкинские «Талисман» и «Мороз и солнце» — при некотором проявлении творческой любознательности — подскажут нам надобность использовать в первом случае речевое «пиано», во втором — речевое «форто»: элегическая задумчивость, душевный покой творческого состояния стихотворения «Талисман» так хорошо могут быть переданы тихою задушевностью тона; нервная бодрящая сила, динамическое беспокойство стихотворения «Мороз и солнце» передаются только умело поданным энергичным подчёркиванием тона.
 

Возможно представить и такое произнесение творческого материала, когда мы встретим звучание, принятое в музыке называть «стаккато». Например, читая стихотворение Лермонтова «Ребёнку», мы в отдельных частях его (ближе к концу) чувствуем такое напряжение взволнованности поэта, что передача его обязывает нас к речевому «стаккато», т. е. к отрывистой, верней, прерывистой, речи, когда звук её местами перерывается из-за затруднённого дыхания, спазм волнения.
 

С другой стороны, покой «пиано» может быть настолько устойчивым и длительным, что органически перейдёт в состояние, которое определяется термином «легато» (господствует в звучании плавность) и даже термином «кантилена» (высшая форма плавности звучания, переходящая в певучесть). Широта и величавость речевой «кантилены» может стать изумительным интонационным выражением наших намерений.

Возьмите «Парус» Лермонтова. Разве глубокое и длительное раздумье поэта не обязывает нас в передаче его прибегнуть к речевому «легато»? Возьмите «Когда волнуется желтеющая нива» того же автора, разве здесь не ясна необходимость дать речевую «кантилену» с её величием звукового покоя? Те же речевые нюансы напрашиваются к использованию в произнесении пушкинских стихотворений «Заклинание», «Для берегов отчизны дальней», «В последний раз твой образ милый».
 

Хочу в заключение предостеречь от ошибок суждений и оценок данных музыкальных экспериментов речи. Эти указания — не «рецептура», они — обращение к творчески взволнованному читателю ярких поэтических строк, обращение к ищущему тональные нюансы и мобилизовавшему для того слух. Одни технические устремления и даже приобретения в области голосоведения не дадут должного эффекта, если не явятся результатом правильно организованной внутренней жизни говорящего.

Действенность мысли, активность чувства — вот страховка от неправильного или преждевременного использования интонационных нюансов! Речь должна быть всегда жестом.

Мы имеем в виду не физичность жеста, а внутреннее, полное жизни, проявление нашего желания. Лишите речь её внутренней силы, и она станет нежизненной, скучной, условной. Энергетика и нюансировка речи — следствие действенного отклика на жизненное дыхание автора — творца произведения, наша «находка» творческого импульса путём вдумчивого анализа творческого процесса автора.