Педагогика

Все  виды жестов часто встречаются в устной речи. Наше отношение к ним должно быть разное. Механический жест в изобилии «демонстрируется» неопытными актёрами; так, мы видим на сцене жесты пьяницы, «опрокидывающего» рюмку, поглаживание бородки актёром, играющим купца, и тому подобную «выразительность» жеста, ставшего показателем трафарета.
 

О механическом жесте можно было бы и не говорить, если бы он, к сожалению, не встречался и на литературной эстраде. Кто из нас не наблюдал, как чтец, выйдя на эстраду, начинает откашливаться («проверяет голос»), поправляет платье (как будто это он не делал раньше, перед выходом), покачивается на носках, переминается с ноги на ногу и т. п. Скажите об этом «чтецу», он вам не поверит (ведь он не замечает всей этой «выразительности» тела). Надо категорически устранять всё это, как обедняющее речь, заставляющее аудиторию иронически осматривать чтеца, сознавать его беспомощность.
 

Едва ли более терпим жест описательный, применяемый чтецом. Вслед за плохим актёром, который при словах «моя голова», «моё сердце» обязательно прикоснётся рукой к соответствующему органу или месту, — и чтецы склонны иногда подобными «жестами» разъяснять и дополнять то, что уже сказано в слове. Говоря об арбузе, чтец, склонный к описательным жестам, сделает руками дугообразное движение, говоря о толстом человеке, разведёт руки в стороны, рассказывая о тонком, — сведёт их и т. п. Всё это оскорбляет слово, убивает его непосредственность и выразительность. С. М. Волконский правильно говорит, что от такого «жеста» до искусства так же далеко, как от иероглифа до письма.
 

Психологический жест, как проявление вовне нашего чувства, наиболее интересен и продуктивен. По большей части психологический жест связан не со словом, а с «подтекстом». Вот это и делает жест дополнительным средством выразительности в такой же мере, в какой подтекст обогащает звучащее слово.
 

Интересно отметить, что психологический жест может иметь различные формы выражения:    он или предшествует соответствующему слову, или же совпадает с ним.
 

Предшествуя слову, жест как бы удваивает смысл слева. Жест этот заполняет собой психологическую паузу (отчасти об этом мы уже говорили в разделе о паузах). Напомним наш пример, взятый из басни «Гуси»: когда Гуси начинают свою реплику: «Да наши предки». . . Прохожий прерывает их словами: «Знаю, и всё читал». На многоточии перерыва слов Гусей хороша дать паузу и заполнить её спокойным и уверенным движением руки вперёд (кстати, не забудьте только пальцы руки дать вытянутыми и также слегка отогнутыми вперёд). Этот молчалив&й жест, сопровождаемый также движением глаз в том же направлении, выразит ваше волевое намерение остановить пустую и беспричинную речь чванливых Гусей. Чем выразительней и оправданней будет жест, тем убедительней станут слова:    «Знаю, и всё читал» (кстати, не забудьте эти слова сказать двумя приёмами т. е. после «Знаю» дать паузу).
 

Когда же жест совпадает со словом, наше намерение, вложенное в жест, сводится не к повторению слова, а к установлению его характера, степени его эмоциональной насыщенности, к выявлению подтекста. Такой жест должен совпадать с произнесением ударного слога, как бы задерживая и подчёркивая волевое напряжение, замирая на мгновенье в нём. Возьмём пример из той же басни «Гуси». В другом месте её, на многословную реплику Гусей, заканчивающуюся воспоминанием о предках, некогда спасших Рим, Прохожий, терпеливо и внимательно их слушавший, иронически спрашивает Гусей: «А ВЫ хотите быть за что отличены»? Вся выразительность этого вопроса— в лёгкой и тонкой насмешке, в тональной окраске слова «вы», несущего на себе подчёркнутое волевое ударение, властно лишающее все остальные слова самостоятельной интонации. На этом «вы» хочется сделать жест своеобразного a parte, т. е. как бы реплики, случайно, «между прочим» брошенной прямо в глаза собеседникам. Этот жест на слове «вы» может быть движением глаз, направленных на собеседников, чётким, волевым, энергичным приёмом, лёгким движением корпуса с одновременной иронической улыбкой и т. и. Видите, психологический жест, правильно осознанный и тщательно выполненный, может стать ярким средством выразительности, обогащающим нашу речь.
 

Хочется, в заключение, остановиться ещё на одном телодвижении, весьма характерном. Мы уже знакомы с вами с концентрикой и эксцентрикой речи. Первый вид речи — признак глубокой задумчивости, сосредоточенности, «ухода в себя», вовнутрь. Второй вид речи — проявление повышенного, светлого настроения, особой активности проявления вовне темперамента, «броска к слушателям». Дельсарт, пользуясь этой терминологией, так раскрывает её: концентрика — движение к себе, эксцентрика — движение от себя. Каждому из этих состояний свойственна наиболее удобная поза тела (верней, его равновесия). При концентрике наше тело, в лёгком выпаде одной ногой вперёд и немного в сторону, всею своей тяжестью опирается на другую ногу, которая остаётся позади.

При эксцентрике — наоборот — тяжесть тела переносится на ту ногу, которая в аналогичном лёгком выпаде выброшена вперёд. Такое телодвижение при концентрике (в первом случае) усиливает впечатление нашей изолированности, нашего желания сосредоточиться, углубиться, а при эксцентрике — подчёркивает нашу устремлённость вперёд, к слушателям, им навстречу. Таким образом, и здесь наше телодвижение — умный и выразительный жест: он не только оправдывает, но и усиливает интонационную выразительность нашей речи.